Эпоха красивых девочек на аватарках.
Девочек с айфонами напротив зеркал.
а в 42-м девочки ползали с автоматами
в поисках хлеба, сахара и зерна.
Мне кажется, Стив Джобс не совсем врубился, чо он создал. Вдвойне жаль, что он умер так рано, не успев хотя бы морально реабилитироваться, как это до конца жизни пытался сделать создатель водородной бомбы академик Сахаров.
В декабрьском номере литературно-исторического журнала «Великороссъ» вышла подборка моих стихов «Нация у дороги».
Я оказался в одной компании с такими поэтами как Ян Кауфман, Юрий Саваровский, Владимир Ильицкий, Валерий Федосов, Валентина Попова, Николай Головкин и др. Ни с кем из них я не знаком, но заочно рад знакомству.
Стихи мои можно почитать — ТУТ.
Зима. Вчера я думал, что делал бы, будь сейчас лето. Записал об этом пару размышлений в Твиттере. А теперь вспомнил лето прошедшее: как я был на море, был даже счастлив, и было жарко, и у меня порвались плавки, но это не важно, и я сгорел много раз, и нос шелушился, и был я словно не здесь, а где-то там, и я думал, что это хорошо — уметь отвлекаться, но понимал, что нельзя уходить в абстракцию с головой, ведь там, за морями и пляжами, живёт твоя Родина-мать, и она ждёт тебя, и ты должен помнить о ней, даже когда греешь пузо на пляже.
Флаг
Служить я рад, прислуживаться – тоже,
Готов работать я и вечером и днем.
Но лишь бы день был не напрасно прожит,
Но лишь бы знать, что вскоре отдохнем
С моей любимою на черноморском пляже,
В Алупке или, может быть, в Сочах,
Пускай загар на наши плечи ляжет,
Блаженство разливается в очах.
Пускай песок горячий обжигает,
Подстилка и шезлонги – ни к чему
Простому белорусскому жигану.
Не нужно заграничного ему.
Ведь всё, что надо, — это лист бумаги,
Чтобы писать красивые слова,
И флаг под спину, на него я лягу –
Почувствовать, как Родина права.
****
Я смерть пою, я воспеваю падаль –
Всех тех, кто оказался на краю,
Кто сам себе погасшая лампада
И яблоня, увядшая в раю.
Но голос тех, кто временем не понят,
Кто вычеркнут из метрики господ –
Мне кажется пронизанным любовью
Не к точке «в», а к точкам «над» и «под».
Они не здесь, где отзвуки салюта,
Где торжество, веселие и смех,
Их разум в лабиринтах Абсолюта
В цветении угадывает смерть.
Их сущность горизонтом не довольна:
Лишь лестница, сомненье, вертикаль.
И тянется отчаянно на волю
Уставшая голодная рука.
****
Птицы летят на юг, люди – на все четыре стороны,
В каждом углу раздаются причитанья и стоны:
«Не повезло…», «Не там родился…», «Угораздило же!»
Спешат в поезда, самолеты, фольксвагены в гараже.
Бегут на Восток, на Запад, чтобы не вернуться назад,
Туда, где пёстрый Эдем, а не какой-нибудь Старший Брат,
Где воздух послаще, и спектр иных перспектив,
Где, кажется, стоит прыгнуть, и всё – ты орёл, лети!
Но тот, кто плюёт на Родину, сначала плюёт на род,
Тот рад, когда брат сопат и крив да космат народ,
Ему невдомёк, что щука грызёт карася за бока,
Пускай он и сам карась, но ведь «река широка».
Люди без прошлого, люди без крыши, люди без стен,
Где ваш фундамент? Куда вы, за сколько, и с кем?
Гуси живут стаей, поодиночке – орлы и вороны.
Птицы летят на юг, люди – на все четыре стороны.
****
Сельская разбитая дорога
В складочках, морщинах и рубцах,
Ты бежишь к родимому порогу –
К дому постаревшего отца.
— Здравствуй, папа… Как живёшь, бываешь?
— Ничего, да волос поседел.
Ну а ты, заблудший мой товарищ?
— Ты же знаешь, папа, сколько дел…
Так банально: «Не вернуть былого».
Сказано десятки тысяч раз.
Но рассудок – темная берлога,
Он в исход не верит без прикрас.
Всё ему мерещатся цветочки,
Наслажденье, выгода, секрет.
Но в конце рассказа лишь три точки,
А абзацев новых вовсе нет.
Стихотворение посвящается одному из любимых певцов — Петру Елфимову, который всегда умеет разжечь огонь в сердце и затронуть струны души (об этом рисунок).
****
Когда певец такой родился,
Вдруг содрогнулся Могилёв,
Услышал он не детский рёв,
А голос, что как флейта лился.
«Певец явился в мире сим!» —
Сказали звёзды в поднебесье.
А он рыдал прекрасной песней,
Как «Ежеси на Небеси»…
Певец крепчал, и голос креп –
Летел воробушком раздольным
Над храмами, и колокольни
Являли сокровенный свет.
Он вырос статен и пригож,
Поёт со сцены песню «Ангел»
Пронзительно, что сам Архангел
В Раю испытывает дрожь.
Так пой же, Истины певец!
Тебя коснулась длань Господня.
Твой голос – бытия исподняя,
Твой дар – творения венец!
Она всё говорила: «Не носи усов»
«Не приезжай небритым, хорошо?»
«Смотри мне – не пущу на порог,
На полу спать будешь, вот увидишь»
Она всё говорила: «Ты такой колючий»
«Не обижайся только – не целуй»
«У меня раздражение» «Усы сбрил?»
«Ёжик» «А ну! Марш в ванную!»
И он бежал, он ехал, он ступал.
Он в ванной перед зеркалом стоял
Смотрел на волосы под носом, на щеках
Брал бритву, и сбривал их к ебеням
Но каждый раз он в зеркале читал
Не волосы – уставшие глаза
Мешки кофейные и отрешенный взгляд
Тоскливо становилось от морщин.
Она всё говорила: «Не носи усов»
«Не приезжай небритым, хорошо?»
Однажды не приехал он. Конверт
Она нашла под дверью у себя
В нем было слова два: «Он улетел»
Конверт упал и высыпал на свет
Колючки мелкие, на кафельном полу
Лежала горстка черных волосков
Не так давно на поэтическом сайте stihi.ru имел честь поучаствовать в дискуссии с одной православной дамой, которая изменила мои взгляды на жизнь. После переписки я сходил в церковь и поставил свечку за здравие. И, к тому же, записал аудиокнигу своих стихов. Зачем? Не знаю. Прошу не судить строго. Храни Вас Господь!
Стихи на обочине (Ч.1)
Стихи на обочине (Ч.2)
Приснился многоступенчатый сон.
Мы приезжаем в какой-то санаторий, где очень мило. По-видимому, лето. Хозяйка показывает комнату. Нам – троим. Кому – не помню. В этой комнате около 30 кроватей, и сама она напоминает огромную больничную палату. Нет, я помню, что там были Юра Задворский и Денис Ананич, и кто-то ещё.
Нам очень весело. Но комната слишком большая. Приходит хозяйка и говорит, что комната, предназначенная специально для нас, освободилась. И мы переезжаем. Собираем вещи. Я складываю шмотье в сумку, открываю шкаф и вижу, что в нем остались дублёнка и меховая шапка. И тогда я думаю, что это, должно быть, моё, потому что остальные уже собрали свои вещи. Но зачем дублёнка летом? Я вхожу в ту комнату, которая «специально для нас», а в ней кроме тех же 30 кроватей около 20 человек. И я думаю: почему дублёнка? Зачем нам надо переезжать? Я спрашиваю об этом Дениса. Он объясняет, что дублёнку и шапку взял мой отец (значит, папа тоже приехал с нами).
Я заблудился в этом здании. Санаторий всё больше напоминает больницу. Долговязые коридоры, бесчисленные двери, медсёстры. Я не могу найти нашу комнату. Выхожу в сад.
Я иду между огородами по дорожке. Замечаю птицу в кустарнике. Птица похожа на утку, и я точно знаю, какая это разновидность. Я хочу подозвать её к себе, но та настораживается и принимает оборонительную стойку. Она шипит, а потом выпускает из клюва стрелу горячего воздуха. Я уклоняюсь, птица стреляет снова. Я убегаю от неё, но утка не отстаёт, жалит стрелами. Я пробежал около километра – птицы нет. Вокруг огороды.
Я стою перед калиткой, а в метре от меня на земле лежит неестественное человеческое говно и кусок колбасы. Я вижу в клубнике совёнка, потом ещё одного. Вдруг кто-то говорит: «Берегись взрослых сов». Появляется крупная сова и внимательно смотрит на меня – я знаю, она добрая. Появляется вторая – и бежит за мной. Я падаю, и сова начинает меня щипать. Кто-то говорит, что сейчас она разрежет мой череп, вольёт туда свои мозги и будет жить во мне.
Темный двор. Девочка внимательно рассматривает свои серебристые волосы, поднося их к лунному свету. Она видет сквозь них железного носорога, бегущего по ночным облакам. В волосах играет свет. На месте домов застыли геометрические фигуры: прозрачные прямоугольники, красные шары. Раздаётся скрежет. Это пробки люков ползут в сторону, и из земли медленно выползают совы. Водосточные трубы извиваются. Девочка оборачивается и видит перед собою белого африканского слона, в золотых латах. Ветер усиливается. Почва уходит из-под ног…
Третья ступень. Ко мне домой приходит Оксана вместе с её папой. Я ничего не чувствую по отношению к ней. Её папа умер в 2004 году, я никогда его не видел.
brutart
Аркадий Брют - Поэзия неизлечима 